из них его убил?
Я покачал головой:
– Не убил. Привел к смерти. Есть разница.
– Вы играете словами, сэр. Какой в этом толк? – Кэт бросила взгляд на сверток с деньгами на столе. – Мне пора идти. Закончим наше дело?
– Подождите. Подметальщик считает, что кто-то преследовал отца. Грач, я полагаю, если верить его последним словам. Какой-то юрист, кто-то, кого он видел в Клиффордс-инн. – Я пожал плечами и сморщился от боли. – Это мог быть Громвель, он жил в гнездовье. Видите ли, Громвель не знал, что у отца было не все в порядке с головой. Он мог считать его потенциальным свидетелем, человеком, который видел тело Селии Хэмпни у него в комнате. Отец спешил, споткнулся и упал под воз. И больше не представлял угрозы для Громвеля.
– Забудьте это, – сказала она. – Это сумасшествие. Вы как собака с костью. Но у той хотя бы цель есть.
– И еще. Женщина, за которой отец шел и попал в Клиффордс-инн. Я вам рассказывал. Помните? Он думал, это моя мать, когда была молодой. Так вот, он сказал, что на ней была каинова печать, и это сбило его с толку. Откуда у моей матери каинова печать?
– Что он имел в виду?
Я пожал плечами и пожалел из-за боли, которую причинило это движение.
– А вы как это понимаете?
Кэт начала медленно:
– Господь поставил метку на Каина, чтобы никто не мог его убить. Он был приговорен жить и скитаться вечно.
– Вы видели родимое пятно леди Лимбери. Мог мой отец принять его за каинову печать? Если в словах отца вообще есть какой-то смысл, то тогда он шел за леди Лимбери в Клиффордс-инн примерно в то время, когда было совершено убийство.
– Вы хотите сказать, что это леди Лимбери убила Селию Хэмпни? – Она положила на стол свой нож и понизила голос. – А Громвель совершил еще два убийства, чтобы ее защитить? Ради бога, сэр. Если вы это скажете кому-нибудь, вас поместят в Бедлам. Или еще куда-нибудь похуже.
– Но разве вы не понимаете? Даже если это леди Лимбери убила госпожу Хэмпни, Громвелю грозил крах, а то и гильотина как ее сообщнику. А если он видел, как отец шел за ней в его комнаты примерно в то время, когда было совершено убийство, это объясняет, почему он преследовал его на следующий день. Чтобы не дать ему заговорить. Или, по крайней мере, чтобы узнать, кто он такой и что видел. Мой отец убегал от него, как стал бы убегать от любого, кого он считал юристом, и Громвель его преследовал, а потом появилась эта проклятая телега.
Церковные часы пробили время.
– Час, – сказала Кэт. – Мистер Хэксби будет беспокоиться.
– Я ничего не могу доказать, – сказал я. – Поэтому это не имеет значения. Я никому не могу рассказать, кроме вас.
– А я постараюсь забыть. И вы тоже постарайтесь. Мы никогда не узнаем, кто из них убил эту бедную женщину. И это теперь не имеет никакого значения ни для вас, ни для меня. Пересчитаете деньги?
Она говорила резко и отрывисто. Я отодвинул тарелку. Сверток с монетами был перевязан бечевкой. Из-за бинтов мне было не развязать узел.
– Давайте я.
Я покачал головой. Я на нее рассердился из-за того, как быстро она во мне разуверилась. Кроме того, я услышал в ее голосе жалость – таким тоном она иногда говорила с Хэксби. Я не мог вынести ее жалость.
Узел не поддавался. Я протянул руку и пододвинул поближе коробку с вещами отца. Достал его нож. Не сразу, но мне удалось его раскрыть.
Лезвие и место в рукоятке, где оно находилось, было испачкано чем-то. Я поскреб ногтем, и посыпались крошечные частицы цвета ржавчины. Между рукояткой и лезвием, над петлей, которая их скрепляла, что-то застряло.
Желтые нити.
Я смотрел на них, открыв рот. На лице выступил пот. Возможно, все-таки леди Лимбери не убивала Селию Хэмпни. Как и Громвель.
Я поднял голову. Кэт наблюдала за мной. Я знал, как быстро работает ее ум. Очень медленно я стал складывать нож.
Вероятно, Громвель преследовал отца по другой причине. Желтый шелк. Женское платье?
– Подождите, – сказала она. – Дайте взглянуть.
Я колебался. Возможно, мне надо было сложить нож и убрать его в карман. Возможно, мне надо было взять деньги, поставить подпись и велеть Кэт покинуть дом. Вместо этого я передал ей нож.
Она осмотрела его.
– Чей он? Где вы его нашли?
Я мог бы соврать. Я мог бы придумать какую-нибудь небылицу. Но я был у нее в долгу за все, что случилось, а правда лучше, чем ничего.
– Это отцовский нож. Был у него в кармане, когда он умер.
Кэт нахмурилась:
– Не понимаю. Почему?
Я понял, о чем она спрашивала: почему мой отец заколол Селию Хэмпни. Потому что его блуждающий разум приводил его в странные места. Потому что он верил, что она была шлюхой. Она была грешницей, и он покарал ее за ее грехи. Чтобы она не вводила мужчин в соблазн. Потому что он думал, такова была Божья воля. Его Бог был очень грозен.
Бог Отец. Мы не знаем своих отцов. Мы только думаем, что знаем, но мы ошибаемся.
– Бога ради, сэр, – сказала Кэт, складывая нож и пододвигая его ко мне. – Выбросьте его в реку и покончите с этим.
Когда Кэт ушла, я остался сидеть за столом, и коробка с ничтожно скудными пожитками отца стояла передо мной. Время тянулось медленно. Я старался не думать о лаудануме. Пришла Маргарет убрать со стола. Я накричал на нее, и она ретировалась. Над остатками нашего обеда кружились две мухи. За стенной обшивкой кто-то скребся.
Знал ли я по-настоящему Натаниэля Марвуда? Я так думал. Сначала был великан из моего детства – только один Бог был выше, – чье слово было закон и чья власть не имела предела. Когда я рос, мне никогда в голову не приходило, что мой отец, или на самом деле его Бог, может быть не прав. Мой отец мог быть строгим, даже жестоким – у меня до сих пор остались шрамы на спине, которые свидетельствуют об этом. Часто он бывал деспотичным и своенравным, как Иегова. Когда он видел грех во мне или в ком-то еще, он был беспощаден в своих попытках искоренить его, невзирая на то, во что это обойдется грешнику.
Потом появился сломленный человек, который вышел из тюрьмы в прошлом году, человек, впавший в детство на пути к своему неизбежному концу. За время
